Интервью с Александром Дугиным: Смерть мишугиных?
Об 51-летнем Александре Дугине говорят, что он – российский общественный деятель, философ, политолог и социолог. А главное – «отец неоевразийства», политико-экономической и философско-мировоззренческой концепции, направленной на создание евразийской сверхдержавы.
В центре ее, конечно, должна стоять Россия, которая просто обязана заново интегрироваться с бывшими советскими республиками СССР и всеми, кто пожелает создать еще один полюс силы в современном мире. Условное название сверхдержавы – Евразийский Союз (ЕАС). Чувствуете, как горячо?
Эта идея роднит Дугина с еще одним современным собирателем российских земель, президентом России Владимиром Путиным. Но Дугин, искренне поддерживая российского президента, тем не менее, считает, что тот движется к своей мечте слишком медленно. Об этом, собственно, да и обо многом другом и разговор.
Александр Гельевич, начнем с самого актуального. Недавно ушел из жизни Борис Березовский, и многие считают, что закончилась определенная эпоха, а политическая история России может вступить в какой-то новый этап. Так ли это? Так ли уж Березовский был значим? И был ли он средоточием, например, лихих 90-х, необузданного либерализма? Был ли он врагом, способным взорвать, разрушить, подорвать систему в России?
Вы знаете, я думаю, что, во-первых, Березовский был фигурой символической. Вот это самое главное. И его конец, на мой взгляд, воплощает в себе некий бесславный конец бесславного периода. Вот как есть «Бесславные ублюдки» Тарантино, так есть бесславные 90-е, на мой взгляд, породившие уродов, которые одно время попали в цену, а потом сдохли. И смерть Березовского – это смерть целого такого комплекса аффектов, пафоса. Это были на самом деле довольно средние позднесоветские люди, которые обладали определенной степенью радикального хулиганства. И будучи в советском периоде, они бы в этом радикальном хулиганстве либо просто присмирели, либо нашли бы свое место. Они – мишугины («мишугене», «мишугин» происходит от ивритского слова «мешуга», что означает сумасшедший, псих. – Авт.) такие. 90-е – это время мишугиных, так сказать. Нельзя сказать, что дурачков, но таких странноватых атипичных людей, не вписывающихся в общество.
Они не ленинские полезные идиоты? Или все-таки ничьи бесполезные идиоты?..
Нет-нет, это мишугины. Вот, знаете, в школе бывают люди, которые периодически приплясывают на уроках, выкрикивают, обладают немножко странными способностями. Они могут проявиться в какой-то яркости, но это редко. Как правило, они потом присмиряются постепенно, становятся обычными людьми. Либо становятся такими неприкасаемыми маргиналами. Вот в 90-е годы эти бесславные уродцы оказались в центре внимания. И вот Березовский, на мой взгляд, воплощал собой такого бесславного ублюдка. И сейчас случилась бесславная смерть бесславного ублюдка. В тарантиновском смысле. Но я хочу подчеркнуть, что у Тарантино бесславные ублюдки – положительные, в общем-то, персонажи. Поэтому, когда я говорю, что это бесславная смерть бесславного ублюдка, я не имею в виду ничего плохого. Хотя и ничего хорошего тоже, конечно. Но вот поэтому мне представляется, что Березовский – это знаковая фигура. Такие люди стали в центре внимания 90-х, они задали экономическую, политическую, эстетическую, культурную повестку дня. Это тип резких, рисковых, немножко несбалансированных экстравагантных людей. Конечно, к этому племени принадлежат и другие мишугины – от Сергея Полонского* до Владимира Жириновского. Типичные мишугины, которые тоже визжат, падают, бьются в истерике. И, несмотря на такое движение не то что на грани фола, а даже за гранью фола, они выигрывают. Они могут поменять пол, могут бросить какое-то дело, всех ограбить, убить – им все сходит с рук до какого-то момента. Вот 90-е годы это был такой период, который воплощался…
Олигархи практически все такие. Это люди с определенным порченым геном. То есть это на самом деле племя удачливых бесславных ублюдков. И смерть Березовского – это, на мой взгляд, конец этой эпохи в символическом смысле. С точки зрения знаковости. Второй вопрос – конечно, он был влиятельным российским политиком, потому что в период, когда такого рода законы были доминирующими, и он среди этих типов был, как рыба в воде, на самом деле, он тогда правил. Но постепенно за время его борьбы с Путиным – она тоже очень символична – оказалось, что время такого типа политиков уходит. Оно уходило постепенно, не сразу, Березовский пытался отметиться на Украине, стать в таком же стиле. Звонил, кричал: «Юля, нападай! Хватай! Трави! Убивай! Режь! Захватывай!». Участвовал в резких авантюрах, посылал сюда свою гвардию шестерок…
Да, 30 миллионов дал на «оранжевую революцию»…
Может, дал. А, может, где-то наоборот взял. В общем, такой неопределенный человек был. Во всяком случае, он и в Украине отметился как-то очень серьезно. Но вступив в борьбу с Путиным… Это была битва двух эпох: эпохи бесславных ублюдков и эпохи более вменяемых, может быть, более предсказуемых, более практичных, безусловно, более рациональных, без порченых генов чиновников – прагматиков и реалистов. То есть бесславные ублюдки против реалистов – это была, мне кажется, партия 2000-х годов, и надо сказать, что по результатам этой партии те, кто хотели вернуть эпоху их расцвета – 90-е, – проиграли напрочь. Проиграли полностью, тотально, во всех отношениях. И обстоятельства смерти Березовского символичны в этом смысле.
Но даст ли это что-то для России сейчас? Многие говорят, что теперь может наступить какой-то новый этап, и в то же время все отмечают, что тот же Путин, который якобы должен чувствовать себя победителем, во-первых, очень благоразумно не комментирует смерть. Во-вторых, он сам, говорят, тоже выходит из моды в России. Что случилось? Почему?
Я вот думаю, что символическое действие часто не совпадает с реальным действием. Это конец эпохи, и обстоятельства смерти Березовского – это не просто событие, а это некое подведение черты. Его покаяние, его разорение, его грусть, его покаяние с этими письмами – все шло к тому, что он признал свое поражение. Это его эпоха признала свое поражение. Олигархи признали свое поражение. Мишугины признали свое поражение. На самом деле в России бесславным ублюдкам на первых ролях места больше не отведено. И это не из-за того, что Березовский умер – он умер потому, что этого места для него нет. Поэтому, соответственно, и тот факт, что он умер, практически ни на что уже не влияет. Он ушел таким лузером, фатальным лузером. И даже если, говорят, он припрятал какие-то миллиарды, то это не важно. Он – образ. Мы живем в мире образов, имиджей. Он умер проигравшим, разоренным и сломленным, раздавленным, отступившимся и отказавшимся от своей борьбы. И соответственно он умер, потому что эта эпоха закончилась. Поэтому нельзя сказать, что что-то теперь изменится. На самом деле его смерть поставила точку под теми изменениями, которые уже произошли, которые уже позади, а не впереди.
Почему?
Потому что если раньше кто-то что-то думал, еще надеялся на реванш «оранжевых», на возврат лихих 90-х, на какие-то Болотные, на какие-то попытки возвращения такой экзотической политики 90-х годов, то сегодня все понимают: все, это конец.
Но что дальше?
А вот дальше, мне кажется, самое интересное. То, что Путин выиграл, – это на самом деле, как ноль выигрывает у минуса. То есть такой реализм, предсказуемость, спокойствие, методичность на фоне просто уже совершенно полных кретинов, олигофренов, которые пляшут, прыгают, скандалят и плюются, сучат ножками, убивают, нарушают все правила приличия, уже являются победой. Над тем, что воплощают Березовский, вся эта олигархия, это «Эхо Москвы», эта «оранжевая» революция. Над этой некой непристойностью, которую поставили на место милиционеры. Ну вот теперь есть милиционеры, которые остановили распоясавшихся хулиганов, некую совершенно обнаглевшую мразь. И что дальше? Что, эти милиционеры будут создавать новое государство?
Но ведь площадка-то расчищена…
Конечно, понятно, что те, кто претендовал на то, чтобы задавать повестку дня в России, в Украине (а это сходный тип был – экстравагантных, неуравновешенных, рисковых проходимцев), на самом деле помещены туда, куда им и дорога. Кто в психушку, кто на тот свет, кто в тюрьму либо на периферию жизни. Произошла нормализация, то есть некий переход от совершенно буйной фазы к не то чтобы мягкой, а просто к нормальной, банальности. А что дальше? Банальность – это по сравнению с аномалией прекрасно. И ресурс у нее довольно большой. Это как, например, дома: если все перемешать, а потом расставить по полкам, то будет ощущение порядка. Первое время это производит эффект эйфории, а потом привыкаешь, потому что все то же самое: ничего нового, просто старое приведено в порядок. Поэтому я думаю, что в России отношение к передышке положительное, но если говорить о дальнейших перспективах, нельзя утверждать, что Березовский чему-то мешал. Он же в последние годы ни на что уже не влиял, ничему уже не мешал, он ничего не мог сделать. Все его инициативы заканчивались полным крахом. Вся его дворня, которую он финансировал и подначивал, вся от него разбежалась – Доренки, Белковские, даже Лимонов. Ну вот, все, кого он кормил, все его подчиненные прыснули в стороны. Побежали кто к Суркову, кто к Путину, кто искал просто каких-то новых людей. От них не осталось ничего. Вся его гвардия – на самом деле это были шестерки Березовского – она вся рассосалась. Поэтому, в который раз повторяю, его уход на самом деле ни на что не повлияет. Это уже полный провал. Но вот теперь вопрос «что делать дальше?» остается. Здесь возникает очень серьезный момент на самом деле. В России, и я думаю, что в сходной ситуации в Украине, совершенно ясно, что ни у Путина, ни, тем более, у Януковича реальной позитивной программы дальнейших преобразований нет. Они нормализовали ситуацию, они прекратили сумасшедший дом, но…
У нас в Украине это тоже называется «стабильностью»…
Да, наверное, это стабильность. И у нас тоже это и есть стабильность. Или реализм. Я считаю, что это очень похоже на реализм. То есть предельно искаженная картина мира, болезненная, возвращается к некой нормальной стадии. Но нормальная картина достаточна ли для дальнейшего исторического бытия? В некоторых случаях, когда есть устойчивые традиции, накатанный путь движения, определены цели, есть институциональная преемственность, то достаточно. Например, во Франции президент Франсуа Олланд – просто клерк. Смотришь на французского президента – точно «мистер ноль», «месье зеро». Но поскольку все предопределено, работают государственные институты, демократические системы, можно выбрать между одним и другим, но что-то только чуть-чуть иное, то стабильность хороша. То есть можно подать в брюссельскую бюрократию какую-то просьбу немножко поддержать французских крестьян, а можно и не подавать. Можно десять человек посадить из одной демонстрации какой-нибудь и тут же отпустить, извинившись, а можно восемь или вообще не сажать. Вот и вся свобода действия для Олланда. И мало что меняется для будущего. А в наших странах – в России и Украине – в отношении будущего существует вообще полная неопределенность. И идентичность непонятная, и место в мире непонятное, и место в регионе непонятное, и роль, и функции, и что делать, и система, и идеология – ничего не понятно. И достаточно ли нормальных, вменяемых, рациональных людей для того, чтобы ответить на эти вопросы – это, мне кажется, тема открытая.
Тем не менее Владимир Путин предлагает Евразийский Союз 2015 года…
Хорошая идея.
Это ваша идея неоевразийства, движение не на запад, к либерализму, а движение на восток, к туранским культурам, и создание некого, скажем так, СССР, только на новом историческом этапе. Вы близки с Путиным в этом вопросе?
Конечно.
Но вы же его очень критиковали и тоже говорили, что стабилизация – это хорошо, но что дальше? А дальше он, мол, не предлагает. Что вы могли бы ему посоветовать? Как вы видите евразийство, что называется, во плоти – в государственных институтах, политических партиях, культурологических структурах, идеологии, философии?
Это очень хороший вопрос. У меня даже была статья «Путин и пустота». О том, что как раз эта пустота может рано или поздно далеко его завести. И конечно, это понимают и его окружение, и он сам, что России сегодня на самом деле нужны большие идеи, большие проекты. И евразийство – большой проект, очень серьезный проект. Но здесь не вопрос: вести не в Европу, а в Туран. Тут скорее другое – желание обосновать самобытность русской цивилизации. Вот это – гораздо важнее. Потому что когда мы говорим «евразийство», когда противопоставляется это европейству, то мы видим, что мы – не Европа. Но на самом деле с таким же успехом можно сказать, что мы – и не Азия. Потому что евразийство – это не Европа и не Азия. Если мы говорим «не Европа», мы почему-то забываем, что и «не Азия» тоже. Азия – это ислам, это Китай, это Индия, это совершенно не то, что нужно России. Европа – агрессивна, претендует на универсализм, но она близка. Поэтому когда мы говорим «не Европа», то это все слышат. А когда говорим «не Азия», то этого никто не слышит, поскольку Азия немножко вдалеке, она соответственно не так близко. Поэтому повторяю: евразийство – это не Европа и не Азия, но одновременно евразийство – это и Европа, и Азия.
И Путин не случайно говорит – евразийская империя от Лиссабона до Владивостока. Речь идет о специфической реорганизации мирового пространства на многополярной основе, когда мир не будет прижат только Западом с его универсальными ценностями. Это уже невозможно, и это уже все сейчас понимают. Сам Запад понимает, что он не тянет глобализвцию и не способен ассимилировать в полной мере те культуры и цивилизации, те миллиарды населения, имеющие разные ценностные идентичности, другие установки и так далее. Даже Европа сама рушится, с Грецией, с Кипром вон что происходит. И это показательно, ведь очевидно, что западный универсалистский глобальный проект провалился. И вот здесь возникает такой вопрос: сможем ли мы, русские, воспользоваться этим окном возможностей, когда западный однополярный момент окажется несостоятельным? И Путин совершенно логично предлагает сегодня единственный выход – евразийскую интеграцию. То есть создание некой новой цивилизации, смысл которой – интегрировать эти стратегические пространства под новой моделью, создав новый полюс многополярного мира. Посмотрите, как это делает Путин. Он делает это прагматично, исходя из имеющихся ресурсов. И, может быть, это будет эффектно, эффективно. Я на самом деле заведомо не убежден в полном провале этой идеи, поскольку я – автор этой евразийской идеи…
Чего же не хватает Путину?
Исторического темперамента, исторического масштаба. Если продолжить уже сказанное: вот умер один бесславный ублюдок, другие отошли назад, где-то доживают, и у власти остался нормальный человек. Это очень хорошо. Но историческое деяние – это не дело нормальных людей, это дело великих людей. Историческое деяние – это тоже некая аномалия, но со знаком плюс. Это дело крупных, серьезных исторических деятелей. Потому что объединить Евразию, создать здесь, на территории материка особое цивилизационное пространство, способствовать построению многополярного мира – это задача не для средних людей. Это задача для великих людей. Вот Путин сейчас сталкивается с очень принципиальной внутренней проблемой: он решил технически задачу, он нормализировал ситуацию, показал, что он умеет с этим справляться и будет с этим справляться. Но тут уместен главный вопрос: способен ли он по-настоящему встать на один уровень с историей, с требованием истории? Он провозгласил Евразийский Союз, но понимает ли, с чем он будет иметь дело? Осознал ли он, какие сложности немедленно встанут перед ним? И какие усилия необходимо применить, чтобы его реализовать? И какое напряжение потребуется от России и от нашей внешней политики и внутренней?
Ну что, на ваш взгляд, понимает ли Путин все это?
То, что он делает сейчас, на третьем сроке, абсолютно адекватно, абсолютно правильно. Это единственное, что можно сделать. Причем я даже не исключаю, что он делает вопреки себе. Он бы хотел просто заниматься Россией, тем, что у него получается, например, одного вора лет через десять менять на другого вора. Это у него прекрасно выходит, и он не дает распасться стране. Все делает положительно, но в целом это все настолько постепенно, что ясно, что до великой истории так мы не доберемся никогда. Но если мы сейчас не включимся в историю, а будем просто инерциально двигаться, то в какой-то момент ситуация станет критической. Сегодня начинается другой этап, на мой взгляд. Вот раньше было хорошее, среднее и плохое. И пока плохое главенствовало, то среднее было практически таким же, как хорошее. Среднее с хорошим заключили пакт против плохого. И что? Смотрите, погибший Виктор Цой: мы ждем перемен. Каких перемен? Чтобы имущество делили жены и любовницы Березовского? За эти перемены бились? За мразь, за «Вечернего Урганта», за жирного Цекало, за эти полутрупы, за все это сумеречное сознание люди разрушили страну, ее социальную систему? Это просто бред. Это приговор. То, что имеем сейчас в России, в Украине, – это приговор тем надеждам, которые питали людей в эпоху и перестройки, и реформ. Совершенно очевидно, что это были ужас, катастрофа, помрачение. Это мы поняли. Сегодня мы выходим постепенно на средний уровень, и здесь возникает, мне кажется, новая дилемма – хорошее или среднее. И вот это среднее, которое благодаря Путину, гарантировано и обеспечено. Причем благодаря именно Путину. Потому что, в принципе, повернись все немножко по-другому, убеди его отдать власть Дмитрию Медведеву на второй срок, и опять был бы Березовский. Опять все эти мишугины вернулись бы. Опять Ющенко с этим своим незабвенным лицом заново засиял бы. Все было на грани, на волоске, но Путин вернулся, и теперь уже понятно, что вернулся навсегда. Дальше он эту свою реалистскую систему уже просто в гранит вдолбит. Просто так он уже никогда не уйдет. Но дальше новая проблематика. Есть ли у России по-настоящему великий проект? Есть ли у нее, например, проект для Европы, для Востока, для Америки, для ближнего зарубежья?
Путин же и предлагает для начала ЕврАзЭС.
Хороший проект. Это проект отличный, это единственное, что можно и нужно предлагать. Но как он его предлагает? Пока он его предлагает на уровне интеграции тел.
У него есть первая ступенька – Таможенный Союз России, Белоруссии и Казахстана…
Это очень хорошо. Таможенный Союз – это и великая идеологическая идея. Если помните, к чему привел таможенный союз в Германии в XIX веке, автором его был Фридрих Лист, теоретик. Он в 1815-1848 годах привел к созданию совершенно новой экономической ситуации и политической ситуации в Европе. Нынешний Таможенный Союз – это фундаментально. Но я про другое говорю. Пока то, что предлагает Путин, – это прекрасно. И каждое действие в этом направлении, любая маленькая подвижка – это исторический успех. Но у Путина, мне кажется, видение телесное. Как у Эпикура, например. Он считает, что население – это совокупность материальных объектов, которые надо накормить, дать им возможность перемещаться, сделать, чтобы не текла крыша, чтобы им можно было купить билет на трамвай, чтобы у них была возможность куда-то поехать, чтобы они не переходили улицу на красный свет, не кричали, не проводили какие-то акции бестолковые, вели себя прилично. То есть это – телесный мир. Точно так же Путин предлагает объединить и постсоветское пространство – материально. Например, Украина: чего-то она не хочет делать – закрутили вентиль, открутили. Почему закрутили? Газа мало, холодно – тело начинает дрожать, идет на уступки. То есть это политика тел. Путин как с россиянами обращается положительно, не хочет их пытать, а наоборот – хочет, чтобы они более-менее существовали, так поступает и с постсоветским пространством тоже. И в чем-то он прав.
А что же нужно делать?
Повторяю: я считаю, что Путин сейчас стоит на уровне интеграции тел: Таможенный Союз, экономика, ЕврАзЭС, включил-отключил, надавил, отпустил, предложил. То есть все пока идет на уровне конкретных телесных реальностей. А я думаю, что надо переходить к политике душ.
Как это?
То есть обратить внимание на то, что человек состоит, конечно, из тела и что это, наверное, самое простое. Дал по голове – человек упал, потом руку ему протянул – он поднялся. Это остенсивно, чисто внешне, хотя и можно научиться этим управлять: горячо, слишком горячо – плохо, слишком холодно – тоже плохо. А вот нашел приемлемую среднюю температуру – и держи. Это – как работа котельной. И вот сегодня на этом уровне такая «работа котельной» очень хорошо удается России. Но есть же еще у человека душа. Следовательно, дальше есть еще политика душ, есть политика мировой истории. Есть политика неких исторических идей, которые воплощены на Западе. И есть идентичность постсоветского пространства, есть идентичность русская, есть некоторые духовные запросы, которые начинают определенным образом подниматься. И вот на все эти запросы нужно давать какой-то ответ. Должно появиться душевное евразийство. Путин занимается сейчас телесным евразийством, телесным Таможенным Союзом, телесной интеграцией, телесным возрождением России. Возрождается русское тело. Не то что возрождается, но, по крайней мере, приводится в норму. Это первый шаг. Дальше необходима политика душ. И для того, чтобы заниматься душой, надо ею обладать. То есть надо на нее обращать внимание, напоминать, что такое культура, нужно культивировать душу. Душа – это на самом деле очень тонкая вещь, она более тонко устроена, чем тело. И мне думается, что для этого нужно иметь представление о логике мировой истории. Например, почему мы находимся здесь, а не где-то там. Надо иметь представление, к чему шла русская история вообще, кто такие русские, украинцы, казахи, таджики, иранцы, европейцы, китайцы, индусы. То есть необходимо обладать совокупностью таких представлений, желательно весомых, с эмпатией, то есть с пониманием наиболее значимых факторов для объединения одних народов и для противостояния других народов. Потому что всем мил не будешь. Нельзя сделать такой исторический бросок, что все будут удовлетворены. И вот для этого нужны совершенно новые качества. Вопрос в том, сможет Путин найти в себе ресурсы для политики душ или нет? В себе? Вокруг себя? Пока эта проблематика на повестку дня в России не ставится. Но о ней говорится, равно как и о необходимости национальной идентичности…
Это все понятно. Но многие говорят, что сейчас происходит именно телесное преобразование мира. Монополярный мир рушится, все ждут, что придет на его место – многополярный, двуполярный, пятиполярный. Американцы предлагают китайцам разделить, сделать «G-2»: мы тут, вы там. Возрождается некая модифицированная доктрина Монро. Другие предлагают: давайте дружить большими территориями, объединенными имперской логикой (Европа – единая империя, Россия – евразийская империя, американская империя)… Может быть, это правильно: сначала прагматично определиться телесно, кто будет в мире хозяином, а потом уже переходить к дружбе душами?
Смотрите, на самом деле американская однополярность – это доминация тела, конечно, но в основе ее лежит определенная идея, manifest destiny (манифест судьбы). И дело в том, что тело стало критерием. Это результат определенной идеологической, если угодно, философской деятельности. Это модерн, это особый атомизм, это субъектно-объектная топика того же самого Запада. И специфический евроцентризм модерна, приводящий в итоге к определенной модели. А вот русская культура, ее специфика заключалась как раз в отрицании доминации такой западной телесности. И, конечно, можно принять эту логику, но тогда, даже если будем соревноваться с Западом, мы примем их критерии и будем соревноваться по их правилам. То есть сегодня, пока мы не отвергли и низвергли ту инстанцию, которая претендует на универсальную систему ценностей, мы будем обречены двигаться по тем правилам, по контурам, которые они задают в многополярном и в однополярном мире. Поэтому я полагаю, что самое принципиальное – это некое обнаружение совершенно другой интеллектуальной, духовной, философской повестки дня для России. То есть заново обретение Россией своей собственной судьбы, которая, если мы посмотрим на протяжении всей истории, так или иначе и составляла нашу идентичность. Потому что мы не просто материально укреплялись, завоевывали кого-то, колонизировали, развивались, расширялись и окапывались, мы еще – и может быть, это самое принципиальное – делали это, исходя из определенной исторической миссии России. И если мы эту миссию сегодня не восстановим, то мне представляется, что любые телесные, даже успешные действия могут обернуться для нас пирровой победой. Теперь что касается однополярного и многополярного мира. Это очень фундаментальная вещь. Если мир будет однополярным, то сохранится и идеологическая гегемония Запада. И уже стратегическая гегемония. Однополярный мир, который, кстати, до сих пор сохраняется, действительно рушится, он не способен справиться со своей задачей, но он есть. Мы еще живем в этом однополярном мире. Поэтому противостояние этому миру еще нужно привести к логическому завершению. Для этого нужны усилия. Потому что, распадаясь, разлагаясь, как империя она претендует на то, чтобы сохранить свою логику на постимперском пространстве.
Например, создавая вселенский хаос, организовывая «арабские весны», локальные войны, при которых только так самый сильный остается самым сильным…
Совершенно верно. Разделяй и властвуй. Или, например, помните, когда англичане уходили из Индии, то они создали два государства, а получилось три: Бангладеш отделился от Пакистана. Более того, англичане заложили в пакистанской, бангладешской и индийской политике парадигмы и нормы своего социального устройства. То есть империя рушится, а постимперская легитимность сохраняется. И так просто Запад от своих универсалистских претензий, конечно, не откажется. И важно знать: а есть ли место в этом постимперском, постзападном или западном мире России? Ответ очевиден – нет. А для того, чтобы получить это место, надо не разрушиться, не рассеиваться, не пойти за ними, а отстаивать свою идентичность. Эту идентичность можно, конечно, отстаивать только путем телесным. Но в первую очередь нужно поднять и выработать идею. Русская идея – вот что должно стоять в центре этой стратегии при организации нового миропорядка. В этом отношении это – фундаментальный вызов, брошенный Путину лично. Ему и его системе. И он является руководителем страны, которая в нынешнем положении может влиять на то, каким будет будущий мир. И не просто телесно, а именно с точки зрения его содержательной стороны.
Поговорим о либерализме, который вам так не мил. Европейский либерализм начинался такой краеугольной идеей – это права личности, права человека. Потом он переродился, исчерпался, но определенная иерархия ценностей имела место быть. Вы говорите об отрицании либерализма как такового. Какая иерархия ценностей тогда предлагается в качестве альтернативы? Ее что-то не видно…
Вы совершенно правы, либерализм основан на понятии преобладания индивидуума. Даже не столько личности, сколько индивидуума, потому что личность – это понятие социальное, которое конструируется коллективом, а индивидуальность – это очень остенсивная поверхностная мало видимая другим вещь. Вот мы имеем индивидуального человека, это и есть этот индивидуум, некий человеческий атом. Атом, индивидуум – это латинские названия одного и того же. Либерализм предполагал освобождение этого атома от всех форм социальных связей. Это свобода – от слова «liberty», а не от слова «freedom». Британский философ Джон Стюарт Милль говорит, что существует отрицательная свобода, это свобода либерализма, от liberty. И есть положительная свобода – от freedom. Это вещи – совершенно различные. Freedom – это свобода для чего-то, а liberty – это свобода от чего-то. И вот на этом строится либерализм – и прежний, изначальный, и современный. И современный либерализм при всем его патологическом состоянии есть не что иное, как доведение до крайности, до логических пределов, до абсурда либертарианства. идеи именно свободы индивидуума. Свободы от чего бы то ни было. Дальше возникают разные моменты. Например, проблема сексуальных меньшинств. Куда ни придешь во всем мире, везде возникает вопрос – ты за или против однополых браков? По-разному эти проблемы формулируются, по-разному называются эти группы – Femen или Pussi Riot. Но основная идея этих споров сводится к выяснению, что такое пол и что с ним делать? Пол – это коллективная идентичность. И будучи коллективной идентичностью, она входит в противоречие с нормативами либерализма, доведенными до логического предела, ратующими за освобождение от этой идентичности. Потому что индивидуум, если он мужчина или женщина, он сразу попадает в зависимость от пола, от гендера. Поэтому, с точки зрения либералов, гендер необходимо сделать вопросом второстепенным, так же как профессию, место жительства, религиозную принадлежность, политическую принадлежность. И освободиться от него…
* Сергей Полонский – российский предприниматель, в настоящее время – первый вице-президент Ассоциации строителей России. В октябре 2011 года Полонский был отмечен журналом Forbes как один из 9 самых необычных российских бизнесменов – сумасбродов, чудаков и эксцентриков. Ему принадлежат слова на частном приеме: «У кого нет миллиарда, могут идти в жопу». По одной из версий, так Полонский в шутку «разрубил Гордиев узел» в ответ на вопрос, кого пускать на свою частную вечеринку в Ницце, так как на нее пришло в три раза больше желающих бизнесменов…
Продолжение следует
Подготовил Владимир Скачко
ИСТОЧНИК: versii.com
